Николай Злобин

Российские власти наконец подняли вопрос о долгосрочном стратегическом планировании в области внешней политики и национальной безопасности. Россия — слишком большая и важная страна, чтобы игнорировать глобальные тренды и сценарии. И уж тем более чтобы не пытаться влиять на них себе на пользу, как это уже делают другие большие игроки. Сегодня мир находится в периоде трансформации. Старое его устройство разрушается буквально на глазах, хаотично идет становление нового миропорядка. Глобальная политика превратилась в бесконечные экспромты и импровизации. Управление системой межгосударственных отношений полностью потеряно, а международное право в значительной своей части приказало долго жить. Элита любой серьезной страны в этих условиях не может не задумываться о далеком будущем. Долгосрочное политическое и военное планирование — показатель зрелости национальной элиты.

Для России эта задача особенно сложна. С одной стороны, последние два десятилетия ее политический класс был почти полностью погружен в решение собственных тактических проблем. Россия — единственная большая страна мира с огромными природными ресурсами и ядерным потенциалом, которая до сих пор не определилась окончательно, какой именно страной она хочет быть, не нашла приемлемого для себя варианта эффективного устройства власти и определяет сохранение своей территориальной целостности в качестве главной проблемы национальной безопасности. Она до сих пор не определилась с местом в нынешнем мироустройстве. Россия пока так и не выработала устойчивую систему общенациональных ценностей и приоритетов, не приобрела союзников. До сих пор ее элита рассуждает и действует в рамках сверхкоротких временных рамок и слабо проявляет готовность поставить благополучие страны выше своего. С другой стороны, надо предпринять немало шагов, с тем чтобы стратегическое планирование в России не превратилось в имитацию.

Во-первых, пересмотреть отношение к общественным наукам, особенно политическим исследованиям. Поднять их статус, максимально деполитизировать и перестать использовать их для «научного» обоснования мировоззрения очередного лидера. Политическая наука не политтехнологии. Страна, дезинформирующая сама себя, неизбежно проиграет глобальную конкуренцию. Политическая теория должна стать не менее фундаментальной, чем теории в естественных науках.

Во-вторых, отделить долгосрочное прогнозирование от влияния разного рода групп специальных интересов, госструктур и мощных непубличных кланов, противостояние между которыми составляет сегодня содержание российской политики. Нельзя упорно выдавать групповые интересы за национальные, ибо нарастающие между ними противоречия разрушат страну. Нельзя оборонные нужды подменять техническими возможностями и финансовыми желаниями оборонной промышленности.

В-третьих, обеспечить наконец открытость, конкурентность и прозрачность политики, особенно процесса принятия стратегических решений и кадровой политики. Недопустимо, когда, например, страна тонет в слухах и вбросах, касающихся состава и структуры будущего правительства, а реальность, по сути, стала государственной тайной. Планирование не имеет смысла, когда все главные решения принимает один человек по только ему известным критериям и параметрам.

В-четвертых, невзирая на наличие большого экспертного и университетского сообщества в России, власть, как правило, не прислушивается к его мнению. Это привело к тому, что Москва утратила интеллектуальную инициативу, которой когда-то обладала, превратившись в региональный центр, реагирующий на чужие сценарии. Уровень креативности российского экспертного сообщества, не востребованного властью, упал. Россия оказалась на обочине глобальных теоретических схваток, по инерции комментируя зарубежных гуру прошлых десятилетий. Настороженность власти к возможному политическому влиянию извне осложняет сотрудничество российских политических теоретиков с их зарубежными коллегами. В результате Россия превратилась в интеллектуальную провинцию, что сильно вредит как ей, так и миру.

Мы переживаем период окончания глобального доминирования США, сокращения влияния и привлекательности западной модели. С одной стороны, через пару десятилетий роль Америки окажется ограниченной настолько, что у кого-то появится соблазн взять ее нынешние глобальные функции на себя. Будет ли это одна страна, блок союзников или регион, объединенный культурой, экономикой или религией, — вопрос открытый. Китай сможет бросить экономический вызов США, но в мировых делах Пекин еще очень долго будет не способен заменить Америку. Скорее он ограничится регионом и всерьез займется соседями, в том числе Россией и Средней Азией. Мировой политикой, например, могут заинтересоваться страны Ближнего Востока или исламские государства. С другой стороны, функции США могут к 2035 г. разделить несколько конкурирующих между собой держав и регионов, мир распадется на несколько частей, холодная война станет многонациональной, а нынешняя нестабильность покажется детским садом. Любые видимые пока варианты будущего плохи для России. Что будет называться тогда Россией и каково будет ее место в мире, зависит от того, насколько серьезно и реалистично Москва готова смотреть вперед, насколько ее элита готова вложиться в будущее всей страны. Как показал опрос правительственных аналитиков США, проведенный Foreign Affairs, стратегическая значимость Китая и Восточно-Азиатского региона вырастет за 20 лет с нынешних 50 до 85%, в то время как значимость России и постсоветского пространства станет нулевой. Если Москва не согласна с таким сценарием, то ей пора всерьез озаботиться наступающей реальностью.

http://www.vedomosti.ru/opinion/news/1668995/mesto_rossii_v_mire?full#cut